Флешка. История поисковика.

Собеседник был тощ и черен как шпала.

На мои вопросы отвечал лениво, цедя слова сквозь зубы. Ему было скучно и неинтересно рассказывать. И даже пиво не помогало его разговорить. Каждый ответ я вытягивал у него клещами.

Но у меня такая работа — разговаривать с людьми, а потом писать о них.

Он терпел меня, я это чувствовал. И он знал, что я это чувствую.

Насмешливые зеленые глаза ехидно рассматривали меня как назойливую муху. Он, кажется, жалел, что согласился на интервью.

Хотя мне, и правда, было интересно.

-А как вы работаете? То есть, как это все происходит?

-Обычно. Приходишь и копаешь.

-И все?

-И все.

-А подробности?

-Копаешь землю, пока не найдешь чего-нибудь. Какие тут могут быть подробности?

-А что нибудь интересное находили?

Мой собеседник усмехнулся:

-Что вы понимаете под словом «интересное»?

-Ну… Танк, например. Или золото какое-нибудь…

-Золото? — рассмеялся он. — Вы думаете, что солдаты шли в бой обвешанные золотом?

-Ну, зубы например, или медали какие-нибудь…

-Интересное… Что интересно мне, то не интересно вам и вашим читателям.

-Например?

-Например…

Он замолчал. Потер маленький шрам на лбу. Снова усмехнулся.

-Вы отсюда в редакцию пойдете? — неожиданно спросил он.

-Ну… Да, конечно. Мне надо материал сегодня сдать.

-Материал… Вот вы пойдете в редакцию и вас собъет машина…

Я открыл рот, пытаясь что-нибудь сказать, даже не сообразив сразу — что именно надо сказать.

-Не перебивайте. Вас собъет машина или упадет кирпич на голову или оторвется тромб. И вы умрете. Вы же собираетесь когда-нибудь умереть?

-Эээ… — промямлил я.

-Не важно. Вы — умрете. И ваше тело будет валяться на дороге. В луже вашей крови. И никому до вас не будет дела. В лучшем случае, вас оттащат в сторону. В худшем — не заметят. Будут перешагивать. Через несколько часов вы начнете пахнуть. Потом вонять. Прилетит ворона Будет клевать подгнившее мясо. Особенно ей понравится выклевывать вам глаза. Ночью, когда никого нет, будут подползать крысы и обгладывать склизкие мышцы с ног и с рук.. А жучки будут растаскивать ваши кишки. Лицо расплывется киселем и стечет с черепа. И вы станете улыбаться черепом. Как-нибудь подбежит молодой пес, почти щенок. Стащит с вашей ноги сапог и долго будет играться, пытаясь понять — что же такое так весело стучит в этом сапоге. Вас закатают в асфальт. Или просто занесет листьями в канаве. И никто и никогда не придет к вам. А лет через пятьдесят придут мужики в грязных камуфляжах и, громко матерясь, раздолбят асфальт и разгребут сгнившую листву. Потом соберут остатки костей, упакуют в полиэтиленовый мешок, а через несколько дней или недель — похоронят в общем гробу. На могиле поставят крест с табличкой, на которой будет написано «неизвестные люди». И все ваши статьи, все ваши желания, все ваши… Никому до них дела нет и не будет.

В кафе словно выключили свет. Было такое ощущение, что меня по голове ударили. За сигарету я схватился, словно за спасательный круг.

-И одного из этих мужиков спросит какой-нибудь журналист — а что интересного вы находите? — спокойно продолжил мой собеседник. — Я ответил?

У меня почему-то пересохло в горле:

-Я… Мне… Наверное, я неправильно сформулировал вопрос…

-Наверное.

Он откинулся на спинку стула и тоже закурил, равнодушно разглядывая синеватый дым, поднимающийся к потолку.

Я сделал большой глоток пива, совершенно не чувствуя его вкус:

-Хорошо… Давайте не так. Сталкивались ли вы с чем-то… Чем-то необычным, странным, я бы сказал?
-Было дело. Один раз поднимали испанца с японской винтовкой системы «Арисака».

-Испанца?

-Испанца, испанца…

-И куда вы его?

-Похоронили, — пожал плечами мой собеседник. — Я думал, вы спросите, откуда у испанца японская винтовка.

-А откуда?

-Трофейная. После Первой мировой и Гражданской на складах РККА было много оружия, доставшегося от царской армии. А японцы поставляли нам стрелковку. Своего рода ленд-лиз времен Николая Второго. В Великую Отечественную ими вооружали ополченцев да и сформированные части. Где-то тот испанец подобрал «Арисаку» ну и побегал с ней. Недолго.

-А как вы определили, что это испанец? По документам?

-По пуговицам.

-Да же так? — мне стало интересно. Правда, интересно.

Но поисковик снова замолчал, пожав плечами.

-Интересная история… А такого… Мистического ничего не было?

-Было, — спокойно ответил он.

-Например?

-Например, мы работали на Волховском фронте. Хоронили бойцов. Погибших в августе-октябре сорок второго года. Подняли бойца — а у него медаль «За оборону Севастополя».

-И что?

-Ничего. Ее учредили в декабре сорок второго.

-Аааа… — протянул я, ничего не поняв.

Парень усмехнулся. И снова закурил.

-А еще что-нибудь такое расскажите…

-Еще? Был один случай… Только вот мне с каждым днем все больше кажется, что все это мне приснилось.

Я напрягся, чувствуя, что сейчас парень начнет рассказывать настоящее. Чутье. Знаете ли, журналистское. И оно редко меня подводит.

-Поднимали мы бойца как-то. На Северо-Западном фронте. Места глухие, я бы сказал — мертвые. Выкапывали мы его долго — мало того, что в окопчике лежал, так над ним еще и елка выросла. А у елки корни поганые. Вроде и сверху, но переплетаются. Впрочем, из под березы еще хуже. Но это ладно…

-А как нашли?

-Вот тут-то и начинается самое интересное. На «минак» нашли. В смысле, на металлоискатель. А железа на нем не было. Ну пряжки там разные, гильзы — не в счет. Минак хороший у нас тогда был. На всякую мелочевку не реагирует. И поднимаем его, значит, поднимаем. Вдруг кто-то из бойцов…

-Из каких бойцов? — не понял я.

-Ну наших, поисковиков. Антон, кажется. Да, Антон. Так вот… Антон в костях флешку нашел.

-Флешку? Какую флешку?
-Для мобилы. На четыре гига. Кингстон. Маленькая, чёрненькая такая.

-Может выпала у кого-нибудь?
-Мы тоже сначала подумали. Только вот упрятана она была в футлярчик. Знаете, типа пенальчика. Обычно там бритвы хранили. Да еще и замотана была в какую-то тряпку.
-И… И что там было?
-Вечером мы в лагерь вернулись. Протерли ее. Подождали пока подсохнет. Нашли переходник. Потом в нетбук воткнули.
-И? — у меня аж руки вспотели от нетерпения.
А парень усмехнулся и сказал:
-У вас время еще есть? А то ведь мне четыре гига пересказать надо. А вам материал сдавать.
-Подождут, — отмахнулся я.
-Тогда слушайте…
Запись первая.
-Во, нихрена себе, тут чо, кино снимают? Блин! Вот я дятел, объектив пальцем закрыл… Смотри-ка… ЗИС-пятый… Момент…
Запись вторая.
-Разрешение поменьше поставил. Боюсь, памяти не хватит. О! Еще машины! Горелые какие-то! И нет никого. Смотрите, двери открыты, в кабине никого нет. Интересно, а куда киношники делись? Походу, на обед свалили, что ли? И технику оставили… Сейчас ближе подойду, посмотрим, что там… Фигассе, они тут реквизита не жалеют. Радиатор парит. Колеса пробиты. Богато живут… Михалков, что ли опять что-то снимает… Опа, круто! Они чо, даже стволы побросали без присмотра? Или это макеты? ППД в ящиках… И в сале все, ты смотри! Странное какое-то кино… Ни охраны, ни техники киношной… ничего… Приходи, бери что хочешь… Так… а тут у нас что? Мать твою! Трупак! Ни хрена себе реквизит! Это чо, настоящий трупак? А похож! Как настоящий! Прикольно они мозгами по стеклу нарисовали. Сука, да он настоящий! Твою мать, меня сейчас вырвет…
Запись третья.
-Тут кругом трупы. Настоящие. В красноармейской форме. Сами смотрите…
Запись четвертая
-Да что же это такое-то, люди?! Что вообще на хрен происходит?! Что это за хрень? Это же… Это же всё по-настоящему! Блин, блин, блин… Блин, куда я попал? Куда? Машины, трупы, оружие… Это ни хрена не реквизит… Тут же кровь везде, настоящая кровь!.. Что… что же делать? Что?! Так, так, так… Уходить, надо уходить отсюда, срочно… Сходил, мать твою, за грибочками… Сваливать к чёртовой матери, сваливать! На хрен всё это…
Запись пятая
-Надеюсь, снимет все нормально. Темно, конечно. Но хоть как-то. Главное, чтобы с дороги свет телефона не заметили. Лес тут очень редкий… Ага! Вот! Провод! Хорошая штука ин… Ай, чёрт!.. Порезался ножиком-режиком. Жаль, водки нет. Ну ничего, ничего…Хорошая всё-таки штука этот интернет — чего только благодаря ему не узнаешь… Так… Конец зачищаем и к клемме… И бомбу из подручных средств можно собрать, и пулемёт научиться заряжать… Да и кино амерское тоже способствует… образованию… Блин, на хрен такое образование? Кто бы знал, что всё это когда-то мне пригодится… Диверсант недоделанный, твою мать — как бы сейчас самому на воздух не взлететь… Ладно, по фигу, прорвёмся… Ничего… Сейчас мы фашистов одарим… подарочком из будущего… Хе, взрывчатка и поражающие элементы… Из-за этих долбаных террористов про это у нас теперь каждый ребёнок знает… Ничего… Сейчас мы им… Устроим…
Запись шестая.
-А вот и гости дорогие! Раз, два три, четыре… Цистерны одни. Это хорошо. Громко бахать будут. Странно, даже без дозора шляются. В фильмах их или БТР или мотоциклисты охраняли. Давай, давай, давай…. Ну, получи фашист, гранату… Хорошо бахнуло! Видели, да, видели? Вдрызг я их! А? Могем еще! Уууу… Твари! Ни х… себе так-то, да? Вот это жахнуло! Много, мать его так… Походу я того… переложил немножко… Так, валим отсюда к чёртовой матери, валим… Пока… пока фрицы не очухались!
Запись седьмая.
-Сейчас отключусь. Надо телефон зарядить. Как? Да просто! Смотрите и учитесь! Берем автомобильный аккумулятор, пару проводков и готово — не сложнее, чем подорвать фугас. Кстати, о фугасах… Надо еще чего-нибудь придумать… Мне понравилось!
Запись восьмая.
Стрельба.
Запись девятая.
-Да свой я! Свой! СВОЙ, говорю! Да, около моста — это я подорвал. И на повороте. И на дальнем проселке я похулиганил. И на заимке были — мои растяжки. Растяжки? Да это просто. Покажу сейчас. И как под немцев дохлых гранаты подкладывать тоже покажу…
Запись десятая.
-Это? Это у меня специальный аппарат. Секретный. Тут и кинокамера, и патефон встроенный, и радиостанция даже есть. Не, не могу Москву поймать. Дальности не хватает. Зато я тебя снять могу как в кино. Когда к нашим попадем, я тебя самому товарищу Сталину покажу. Не веришь? Смотри, я тебя тебе же сейчас и покажу. Да, тут и экран есть, только маленький. Зато цветной. Минутку… Из режима записи выйду…
Запись одиннадцатая.
-Слева! Слева обходят! Серега, фланг держи! Гранатами, сучар немецких! Серега! Серега, твою вбогавдушувмать!
Запись двенадцатая.
-Не судьба мне до товарища Сталина добраться… Не судьба… Ладно, успеем еще погоревать. Так… Гильза у нас есть? Есть. Вот она, родимая… От стапятидесятидвух миллиметровочки. Сейчас мы ее взрывчаточкой набьем… туда же шарики от подшипников… Гвоздиков вот нарубил… Ай, хорошо получилось. Прямо, курочка, рисом с черносливом нафаршированная. Будет вам, фрицы, вкусный ужин, будет… Вот же как бывает… Был ты менеджер по продажам бытовой техники, а стал лучшим подрывником партизанского отряда… Бывшего отряда. Эх, похоже, что эта запись будет крайней — аккумулятор уже совсем дохлый, заряд не ни хрена не держит… Еле-еле на полчаса хватает — дерьмо китайское… Кхм… Кхырр-тьфу! Проклятая простуда… Как же меня достал уже этот холод… И грязь эта чёртова — во, каким красавцем изо всего этого стал. Ещё бы повязку зелёную на голову и вылитый ваххабит был бы… Видели бы меня сейчас друзья. Хотя какие там у меня были на хрен друзья… Так, знакомые в лучшем случае. Друзья у меня здесь остались. Остались и погибли. Впрочем, это не они остались тут. Это я тут остался. И я отсюда не вернусь. Не хочу я обратно. И они не погибли. Они — живы. Все живы. Они же у меня тут. В телефоне остались. А значит — они живы. И не волнует меня ничье мнение по этому поводу.
Запись тринадцатая.
-Смотрите все. И глаза не вздумайте закрывать. Смотрите все. Это колодец. С журавлем. Черпаем водички… А нет в нем водички. Кровь в нем. Откуда? А немцы туда детей покидали. Полный колодец детей. Мертвых. Штыками исколотых. А это вот сарай. В нем стариков и баб пожгли. Один еще жив был, когда я пришел. Стенка задняя рухнула, он через бревна горящие выполз. Черный весь. Обугленный. Его всего трясло. Говорить не мог. Горло, видимо, сжег. А кожа обугленная трещинами пошла. И в трещинках мясо кровит. И дышал он. Лысый, обугленный — а дышал. И пыхтел мне что-то, а губы у него… Как это забыть все? Убил я этого старика. В лоб выстрелил одиночным. И все. Смотрите. Смотрите и не отворачиваетесь! Сейчас я детишек вытаскивать буду… СМОТРИТЕ, Я СКАЗАЛ! Нельзя не помнить…
Запись четырнадцатая.
-Блин… Наверно, я какой-то неправильный попаданец — Хрущёва не зачморил, Гудериана не убил, чертежей «калаша» не знаю, песен Высоцкого, к стыду своему — тоже… Не получается у меня всю страну спасать — вот так вот… Да по хрену! Воюю и воюю, как могу. И другие воюют. Все воюют. И все верят, что мы всё равно победим… Пускай фашисты к Москве и Ленинграду рвутся, пускай сильнее они пока что, всё равно верят в победу… Они верят, а я ведь знаю… Девятое мая тысяча девятьсот сорок пятого года. Девятое мая, девятое мая, девятое мая… Жив останусь — пить буду в этот день без продыха. И не попаданцы принесут эту победу, не попаданцы… Без всяких попаданцев мы победили. Жаль, что я раньше этого не понял. Что я сделал для этой победы? Нет. Не так… ПОБЕДЫ! Не знаю. Честно, не знаю. Если я вернусь… А когда я вернусь? Да не важно. Если я вернусь — я сделаю все, чтобы закончить войну. Потому что она там, в моем прошлом-будущем еще не закончилась. Успеть бы, успеть! Но надеюсь, что-то успе…
Запись оборвалась на полуслове.
-Кошмар какой… — с силой я протер вспотевший лоб.
-Ага, — равнодушно согласился со мной поисковик и отпил ледяного пива. По бокалам стекали холодные струйки.
-А где сейчас эти записи?
-Нигде. Флешку мы оставили в нетбуке. На следующий день пошли копать по тем местам, которые были сняты и которые опознали. И все подтвердилось. И остатки колонные нашли, и место одного боя, и могилу ту, где он дружка своего, Серегу, похоронил. А! — махнул он рукой с какой-то горечью. — Да что сейчас говорить… В лагере у нас баба одна дежурила. Решила пофотографировать цветочки на полянке. Форматнула она флешку и воткнула к себе в телефон. Места ей не хватало. Дура, блять…
Он зло сплюнул на пол. Бармен недобро покосился в нашу сторону.
-Так что, хотите верьте — хотите нет.
И снова замолчал, резко успокоившись.
Странно, но я ему поверил. Так не врут. Когда врут — выдумывают подробности, подкрепляют эмоциями, изображают в лицах…
А он сидел, спокойный как удав. И от этого становилось, почему-то, еще страшнее. Почему-то мне показалось, что война коснулась меня своим ледяным безразличием. Холод и смрад ее дыхания коснулся моей кожи, моих волос. Мне вдруг почудилось что вот этот бар, в котором мы сидим сейчас — случайная иллюзия. Что там, за дверями, все еще горят пожары и злые пули свистят в поисках людей. И что если я выйду, я непременно погибну. И модный хит с полуголыми девками из плазменного телевизора только усилял это ощущение. Ощущение одиночества, фатализма и трусливой храбрости. Да. Трусливой храбрости. Потому как храбрость растет на трусости, словно яблоки на коровьем дерьме.
Наваждение длилось несколько секунд. И развеялось от слов моего собеседника:
-Не пишите об этом. Не надо. Вам все равно никто не поверит.
И я с ним согласился.
Я не буду об этом писать. Никогда.
А редактор? Да пошел он…